Михаил Метс

ЛЕКЦИЯ О МЕЖДУНАРОДНОМ ПОЛОЖЕНИИ

(отрывок из романа "Записки лузера")

...Очередь двигалась убийственно медленно. Виною тому была здоровенная компания работяг, рассевшихся вдоль длинной зеленой скамейки. Именно из-за этих, разобравших почти половину кружек гегемонов очередь и продвигалась в час по чайной ложке.

Что было, конечно же, с их стороны законченным свинством. За такие дела при всех режимах легко подносили в морду. Но... попробуй чего-нибудь сделай, если их там человек чуть не десять, и один здоровее другого.

Рассевшиеся же вдоль длинной зеленой скамейки пролетарии были настолько уже хороши, что разговаривали о политике.

- Помню, году в шастьдесят четвертом, - задумчиво произнес самый щуплый и маленький из гегемонов, - Америка, блядь, напала на Бельгию...

Мужичонка выдержал длинную паузу, цапанул со скамейки щербатую кружку с "Адмиралтейским" и, задрожав кадыком, отсосал из нее добрую четверть.

- Решила завоевать ее на хрен. А ведь Бельгия-то наши друзья! А я в шастьдесят четвертом году служил, блядь, в спецназе. И вот высаживают нас возле этой... ну, столица-то Бельгии?

- Стикгольм, - торопливо подсказал ему второй работяга, чей почти двухметровый рост, богатырская стать и устрашающая свирепость квадратного рыла отвечали самым расхожим западным представлениям о русском Иване, - Стик-гольм!

- Ага, - закивал плюгавый, - возле, короче, Стикгольма. Ну, переодели нас во все гражданское. Выдали американских сигарет, китайской тушенки, индийских гандонов. Дали строжайший приказ: подручных средств не использовать. Никаких, короче, ремней, ножей и кастетов. Только руки и ноги. А нам-то хули? Мы же - десантники! Подъезжаем, короче, к Стикгольму...

Плюгавый вновь оросил пересохшее горло пивком и чиркнул по слушателям настороженным взглядом: верят - нет? Потом расцвел и продолжил.

- А рядом, короче, со Стикгольмом располагалось такое одноэтажное здание. Ну, типа, короче, клуба (есть ли оно там теперь, не знаю, а врать не хочу; вообще-то херовый был у бельгийцев клуб, наверняка уже новый построили). Ну, заходим, мы в это здание, а в этом, короче, клубе уже, короче, черным-черно от этих... от америкосов.

- Это почему же черно? - недоверчиво переспросил здоровый.

- А ты что не знаешь америкосов? - взвился худой. - Они же на внешность... ну, типа наших хачиков: сами все черные, нос с горбиной, зубы сплошь золотые и музыку слушают... ну будто бы кошку давят: дрын-дры-ы-ын-дрын-дрын-дры-ын-дры-ы-ын... Паллад, блядь, Бюль-Бюль-Оглы!

- Ну, здесь ты, Борь, спизданул, - рассудительно покачал головою здоровый. - Когда ихний Никсон к нам приезжал, он на морду был... вроде русского.

- Да это ж правительство! - возмущенно пискнул плюгавый. - А рядовые, народные американцы - они ж тютя-в-тютю, как наши хачики: сами все черные, нос с горбиной и музыку слушают... ну, ты знаешь! Мы, короче, когда в клуб-то зашли, нам так сразу по ушам и ударило: ван-вэй-тикит-ван-вэй-тикит... знаешь?...ван-вэй-тикит-дрын-дрын-дрын!

- Ну, здесь ты опять спизданул, - иронически хмыкнул большой. - "Ван-вэй-вей" - это "АББА".

- Кто это "АББА"? - возмутился маленький.

- "Ван-вэй-тикит-дрын-дрын-дрын"!

- Ага, - сделав морду погаже, притворно согласился плюгавый. - А "Кинь бабе лом" - это "Песняры". - Да-а, Семен...

Он саркастически чмокнул губами.

- Я вот, блядь, одного не пойму: и почему ты всегда лезешь на спор именно тогда, когда ни хера в предмете спора не понимаешь? "Ван-вэй-вей" - это "АББА"! Да это всю жизнь был Паллад-блядь-Бюль-Бюль-Оглы!

Плюгавый гордо разгладил усы.

- Да-а, Се-емен... Я еще вот чего не пойму... ты, Сеня, конечно, мужик накаченный и такого клопа, как я, в принципе, можешь одним ногтем раздавить. У тебя ведь кажный кулак с пудовую гирю и лобовая кость - шрапнель не берет. Но ты, мой милый Семен, не учел одного...

- Эй, Борис!!! - угрожающе рыкнул здоровый.

- А что "Борис"? - ни фига не сдрейфил маленький. - Что "Борис"? Я уже хрен сколько годов Борис... Ты, мой милый Семен, не учел одного: что кроме высокоталантливых кулаков и выдающейся лобной кости, в голове еще надо иметь хотя бы немного мозга. А ты, мой милый Семен, не можешь и трех минут потерпеть, чтобы при тебе хоть кто-нибудь хотя бы чего-нибудь рассказывал. Как же! У тебя же кажный кулак - с пудовую гирю, и лобовая кость - шрапнель отскакивает. И, следовательно, все мы, учитывая, какие у тебя лобная кость и кулаки, должны в миллион первый раз выслушивать твою всем давным-давно остохреневшую байку про то, как ты два года назад закадрил в Цепекио бабу, гужевался с ней до утра, растряс по кабакам девяносто восемь рублев и ни разу ей даже в трусы не залез. А, Семен?

Семен покраснел и потупился. Даже постороннему глазу было ясно, что ему и сейчас до чертиков жаль эти девяносто с чем-то рублей.

А бесстрашный Борис, как бы в знак того, что рассказ его (в его нынешнем виде) безнадежно испорчен, и для того, чтоб и дальше смешить народ, ему требуется полная смена всего антуража, как бы в знак всего этого он залихватски взмахнул рукой и вывел неожиданно точно попадающим в каждую ноту тенором:

Лелик (герой романа) улыбнулся и потеплел взглядом.

Он тут же представил, как перескажет весь этот до колик смешной разговор Болику.