Ростислав Клубков

АМЕЛЕТ

Они пьют холодные воды Амелета, неуловимые для суетных и земных сладчайшие воды, холодные струи которых дарят забвение и жизнь. Глубоко позади остались прозрачные столбы света, связующие чистую радугу, адамантовый вал, плывущий среди них, исчезли легкие, как русский дождь, паутины серебряных нитей, уносящих к веретену утвержденные участи однодневных душ, ушли жеребьевка и выбор, полные воистину смертной суетности и горечи, - наступит скорбный, уводящий к жизни сон, и дрогнут и растворятся во сне черты прошлого и посмертных земель.

Он повернул голову.

За темным стеклом он, темнобелый, коричневый и неясный, как фигура на иконе, окруженный зелено-золотистым полукругом (фиолетовый грозд фонаря был скрыт в чешуйчатой короне) выплывал сам к себе в ином неясном времени и значении.

Скоро эта игра вошла в него.

Оборачиваясь, он вглядывался в темные провалы впадин смутного лика под блестящим стеклом, представляя его, да и вслед за ним и себя то святым, то судейским, то очкариком, комедьянтом, кукольником... Отвернувшись от боговдохновенной работы, святой прозревал в дымке грустное будущее.

Император мыслил в ночи о мгновенности изменчивой славы. Фигляр задумывал рукотворное превращение подушки в младенчика. И все они, забытые, потерянные, давно погребенные люди, вдруг, сквозь суету полуночных дел видели свое время и далеких, смутных двойников, пораженных своим неясным, но удивительным и роскошным прошлым. А он был один ими всеми, и один чувствовал во всем тщету.

Всякое любование сродни печали, и красота единокровна с тщетой. Достаточно было лишь обернуться, и он мечтал об ангелах, о малиновых витражах, каменных розетках соборов, о рукавах с белыми кистями рук и дымчатой ночи, в которой рыцарь проносится на когтях и крыльях над спящим городом, почти касаясь зеленых фонарей.

Его душа выпила слишком немного, мало, из вод Амелета.